Поехала Монова в зимнем дребезжащем автобусе на Новую Почту. Едет это она, едет, через мерзлые ебеня в карамельной наледи, слушает разговоры всякие.
Рядом сидят две неопрятные потрепанные жизнью курицы с пометом в волосатых шапках и жваво обсуждают правительство сука неприятное такое с мобилизацией блядской.
— Прєцтавляєш, гребуть усіх підряд, до шістіісяти год. До сусіда прийшли в хату вночі, а йому шиісят два і катаракта, єлє одбився. Вєра так кричала і собака їх вив, я всю ноч не спала, серце боліло.
Куры взволнованно кудахтали, трясли шапками, роняли хлопья помета на худые артритные коленки.
Монова наливалась яростью и багровела индюшачьей соплей.
Выходя из автобуса, наклонилась прямо к насесту и сказала таинственным военным шепотом:
— Тетки, вы плохо следите за новостями. Уже все поменялось: гребут до семидесяти пяти, даже одноруких, и женщин тоже. Кто не идет — взрывают дом и курятник, убивают собаку, кота и кроликов.
Спрыгнула с подножки и убежала в туман, радостно хохоча.
Пысы. Надо сегодня вечером посмотреть ОРТ.